Государь Император Николай II делал все возможное, чтобы не допустить их венчания. Для этого он поставил под наблюдения семью младшего Брата. Даже по отъезде Четы в Париж, тайная полиция продолжала наблюдение. Михаилу Александровичу пришлось применить незаурядную смекалку, чтобы обмануть сыщиков. Венчание состояло сь не в Париже, а в Вене, в православном храме Саввы Сербского. Результатом этого шага был гнев Государя, который, Своим Манифестом
лишил Его звания Правителя России. А также лишил звания командира Голубого Кирасирского полка. Более того, Великому Князю было запрещено возвращаться в Россию. Должно отметить,что сей Высочайший гнев носил законный характер, ибо, по причине морганатического брака (причем, на дважды разведенной женщине), Великий Князь Михаил, в случае смерти Наследника, автоматически лишался прав на Престолонаследие. Поэтому, после постигшей его Высочайшей опалы, Великий Князь поселился в Англии, в замке Небворт, в сорока километрах на север от Лондона. В декабре 1912 года Михаил Александрович принял к себе в качестве личного секретаря Брайана (Николая Николаевича) Джонсона, который был русским, несмотря на свою английскую фамилию.
Но тоска по родине мучила Великого князя и когда началась Первая Мировая война, Михаил Александрович написал Государю письмо с просьбой разрешить Ему вернуться в Россию. Благодаря вмешательству Императрицы Марии Федоровны, отношение Государя к поступку Брата
смягчилось. Государь простил Его и позволил вернуться на Родину. Он пошел на фронт, встав во главе легендарной Кавказской Дикой дивизии, театр военных действий которой находился в Галиции. К своим обязанностям он приступил в чине генерал-майора. В конце 1914 года Михаил Александрович написал Брату о том, что Его четырехлетний сын не узаконен и в случае Его смерти на войне, семья останется в бедности, поскольку с Его имущества не снята опека. Опекунство было снято только через год, в октябре 1915 года и Великий Князь сделал все, чтобы Наталья Сергеевна была независима от Него в финансовом положении.
В Киеве был госпиталь имени Великого Князя, и Наталья Сергеевна очень много пожертвовала необходимого госпитального оборудования, кроватей, простыней, одеял и медикаментов для нужд госпиталя.
С 4-го февраля 1916 года Михаил Александрович стал командиром 2-го Кавалерийского корпуса, который состоял из шести полков Его Дикой дивизии, а также Казачьей бригады Донских казаков. Этот корпус являлся частью 7-й Армии под командованием генерала Щербачева. 19-го января 1917 года Великий Князь получил назначение на пост Генерал-Инспектора Кавалерийских войск.
Февральские события застали Великого Князя в Гатчине. 27 февраля председатель Госдумы М.В. Родзянко вызвал Михаила Александровича в Петроград. Он просил его связаться с Государем, находившемся в Ставке, чтобы уговорить Его сформировать «правительство доверия». Великий Князь Александр Михайлович вспоминает о Родзянко таким образом: «Председатель Государственной Думы М. Родзянко явился ко мне в этот день с целым ворохом новостей, теорий и антидинастических планов. Его дерзость не имела границ. В соединении с его умственными
недостатками она делала его похожим на персонаж из мольеровской комедии». После разговора с Родзянко, который не принес никакого результата, Михаил Александрович отправился в Зимний дворец, где тогда, с полком солдат находился Командующий Петроградским округом генерал С.С. Хабалов.
Когда восставшие пошли на штурм Зимнего дворца, то Великий Князь запретил открывать огонь, ибо не хотел, чтобы в народ стреляли из жилища Романовых. Повинуясь приказанию, Хабалов отвел солдат в Адмиралтейство. Последним, кто покинул Зимний дворец, был Михаил
Александрович и Его секретарь Николай Джонсон. Это случилось в 5 часов утра 28 февраля, когда власть в Петрограде уже была в руках революционеров.
1 марта к Михаилу Александровичу прибыл некий адвокат Николай Иванов (помощник Родзянко), и принес на подпись проект Манифеста, в котором Великие Князья Павел Александрович и Кирилл Владимирович от имени Императора поручали Думе сформировать новые правительственные органы. Михаил Александрович долго колебался, ибо ничего не знал о положении Государя в Пскове и о Его отношении к этому вопросу, но все же поставил свою подпись. В отличие от Михаила Александровича, Великий Князь Кирилл Владимирович все прекрасно знал, и в этот же день, когда Император Николай ΙΙ еще не сказал своего слова об оставлении Престола, и по сути являлся законным Самодержцем, Кирилл Владимирович уже шел к Таврическому дворцу с красным бантом на груди. Чтобы показать преданность новой власти, он шел во главе Гвардейского экипажа, который охранял Семью Императора в Царском Селе, а теперь, стараниями Великого Князя брошенную на произвол судьбы. Морис Палеолог, который проезжал 1 марта мимо дворца Кирилла Владимировича в Петрограде, был до глубины души поражен, когда увидел на нем развевающийся Красный флаг. Хотя Великий Князь объяснял свои действия тем, что повел свои войска в Таврический дворец подчиняясь решениям Думы, ко всему, им руководило желание навести порядок в столице. Но, ему мало кто поверил. Многие считали, что настоящим желанием его было, это – стать на место Императора Николая ΙΙ.
Подтверждением тому служат воспоминания монархиста Пуришкевича. Незадолго до убийства Распутина он был вызван во дворец к Великому Князю Кириллу. «Выходя из дворца Великого князя, я под впечатлением нашего с ним разговора, вынес твердое убеждение, что он вместе с
Гучковым и Родзянко затевает что-то недопустимое… в отношении Государя», - записал Пуришкевич в своем дневнике...
Прибытие Великого Князя Кирилла в Таврический дворец явилось для революционеров знаком того, что Дом Романовых отказывается от своих прав в пользу восставших.
Одновременно с подписанием Манифеста об Отречении, Государь направил телеграмму Брату, которую тот так и не получил: «Петроград. Его Императорскому Величеству Михаилу Второму.
События последних дней вынудили Меня решиться безповоротно на этот шаг. Прости Меня, если огорчил Тебя и что не успел предупредить. Остаюсь навсегда верным и преданным Братом.
Горячо молю Бога помочь Тебе и Твоей Родине. Ники».
Н.Н. Иванов писал в своих воспоминаниях об этом так: «Нежелание брать Верховную власть, могу свидетельствовать, было основным Его, так сказать, желанием. Он говорил, что никогда не хотел Престола, и не готовился, и не готов к нему. Он примет власть Царя, если все Ему скажут, что своим отказом Он берет на себя тяжелую ответственность, и иначе страна пойдет к гибели…»
3-го марта на квартиру Павла Путятина на Миллионной, где жил тогда Великий Князь, приехали: князь Львов, Родзянко, Милюков, Некрасов, Керенский, Набоков, Шингарев и барон Нольде. Немногим позднее к ним присоединились Шульгин и Гучков, приехавшие прямо из Пскова.
Революционеры сделали все, чтобы принудить Михаила Александровича отречься от Престола.
При этом, как вспоминает Морис Палеолог, Великий Князь в течение этих долгих и тяжелых споров ни на минуту не терял самообладания. Напротив, Он проявил себя, как человека благородный и самоотверженный. В написанном Им Манифесте Михаил Александрович акцентирует тот аспект, что: «выше всего благо Родины нашей, принял Я твердое решение в том лишь случае воспринять Верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит Всенародным голосованием, чрез представителей своих в Учредительном Собрании, установить образ правления и новые основные законы Государства Российского…»
Решающим аргументом для принятия такого решения, послужила неприкрытая угроза. Полковник Б. Никитин, заведовавший тогда контрразведкой, из беседы с Михаилом Александровичем вынес буквально следующее: «Родзянко, князь Львов и все остальные стремились добиться Его отказа от Престола, указывая, что в противном случае все офицеры и члены Дома Романовых немедленно будут вырезаны в Петрограде». Родзянко подтверждает этот факт: «Для нас было совершенно ясно, что Великий Князь процарствовал бы всего несколько
часов, и немедленно произошло бы огромное кровопролитие в стенах столицы, которое положило бы начало общегражданской войне. Для нас было ясно, что Великий Князь был бы немедленно убит и с Ним все сторонники Его, ибо верных войск уже тогда в своем распоряжении
Он не имел…»
