В подготовке Революции 1905 г. участвовал и я как деятель Союза Освобождения и я хотел так, как хотела и хочет вся интеллигенция, с которой я чувствовал себя в разрыве в вопросах веры, но не политики. В Киеве, где я профессорствовал эти годы (1901—6), я занимал вполне определенную политическую позицию... И так шло до 17 октября 1905 года. Этот день я встретил с энтузиазмом, почти обморочным, я сказал студентам совершенно безумную по экзальтации речь (из которой помню только первые слова: «века сходятся с веками») и из аудитории Киевского политехникума мы отправились на площадь («освобождать заключенных борцов»). Все украсились красными лоскутками в петлицах, и я тогда надел на себя красную розетку, причем, делая это, я чувствовал, что совершаю какой-то мистический акт, принимаю род посвящения. На площади я почувствовал совершенно явственно веяние антихристова духа: речи ораторов, революционная наглость, которая бросилась прежде всего срывать гербы и флаги, словом, что-то чужое, холодное и смертоносное так оледенило мне сердце, что, придя домой, я бросил свою Красную розетку в ватерклозет. А в Евангелии, которое открыл для священногадания, прочел: сей род (какой род, я тогда еще не умел распознать) изгоняется молитвой и постом. Но тогда для меня ясно было присутствие сего рода, от которого вечером того же дня начались в Киеве погромы... Однако развернувшаяся картина Революции очень скоро показала, что представляет собою Революция как духовная сущность. И я уже с этого времени отделился от Революции и отгородился от нее утопической и наивной мыслью о создании христианского освободительного движения, для чего нужно создать «союз христианской политики» (ранний прототип «Живой Церкви»). Я постиг мертвящую сущность Революции, по крайней мере русской, как воинствующего безбожия и нигилизма... ........................................
“И вот все рушилось разом, Царство и Церковь. Попам лишь непонятно, что Церковь разбилась еще ужаснее, чем Царство. Царь выше духовенства. Он не ломался, не лгал. Но, видя, что народ и солдатчина так ужасно отреклись от него, так предали, и тоже – дворянство, и тоже – “господа купцы”, – написал просто, что, в сущности, он отрекается от такого подлого народа. И стал (в Царском Селе) колоть лед. Это разумно, прекрасно и полномочно.
...Русь слиняла в два дня. Самое большее – в три”...
И чуть позже: “И мысль, что нет на Руси у нас Государя, что он в Тобольске, в ссылке, в заключении – так обняла мою душу, охватила тоской... что болит моя душа, болит и болит. Люблю и хочу любить Его. И по сердцу своему я знаю, что Царь вернется на Русь, что Русь без Царя не выживет... Страшно сказать: но я не хочу такой России, и она окаянна для меня. Для меня “социал-демократическая Россия” – проклята”...
----------------------------------------
Запоздалые прозрения растленной западом русской интеллигенции о Государе и Царской власти, немало послужившие разложению России. Кстати сказать, С. Булгаков так и остался на всю жизнь фантазером, еретичествующим вольнодумным софианином... Но сердца они имели оба прекрасные...золотые. Хотя золото это грехами и сильно потускнело. Так случается всегда, когда голова не в порядке...
