""...идея восстановления Патриаршества с особой силой заявила о себе в 1905 г. Заседавший 22 марта Св. Синод единогласно высказался за восстановление Патриаршества.
Рассказ близкого и родного по духу С. Нилусу молодого иеродиакона из дворянской Семьи доучивавшегося в Академии со слов Владыки:
-- Когда кончилась наша зимняя сессия, мы - синодалы, во главе с первенствующим Петерб. митр. Антонием (Вадковским), как по обычаю полагается при окончании сессии. отправились прощаться с Государем и преподать ему на дальнейшие труды благословение, то мы, по общему совету, решили намекнуть ему в беседе о том, что не худо было бы в Церковном управлении поставить на очереди вопрос о восстановлении Патриаршества в России. Каково же было удивление наше, когда, встретив нас чрезвычайно радушно и ласково, Государь с места поставил нам этот вопрос в такой форме:
"Мне стало известно, что теперь и между вами в Синоде и в обществе много толкуют о восстановлении Патриаршества в России. Вопрос этот нашел отклик и в моем сердце и крайне заинтересовал меня. Я много о нем думал, ознакомился с текущей литературой этого вопроса, с историей Патриаршества на Руси и его значения во дни великой смуты междуцарствия и пришел к заключению, что время назрело, и что для России, переживающей новые смутные дни, Патриарх и для Церкви, и для государства необходим. Думается мне, что и вы в Синоде не менее моего были заинтересованы этим вопросом. Если так, то каково ваше об этом мнение?
Мы, конечно, поспешили ответить Государю, что наше мнение вполне совпадает со всем тем, что Он только что перед нами высказал.
- А если так, - продолжил Государь, - то вы, вероятно, уже между собой и кандидата себе в Патриархи наметили?
Мы замялись и на вопрос Государя ответили молчанием. Подождав ответа и видя наше замешательство, он сказал:
- А что, если я, как вижу, вы кандидата еще не успели себе наметить или затрудняетесь в выборе, что если я сам его вам предложу - что вы на это скажете?
- Кто же он? - спросили мы Государя.
- Кандидат этот, - ответил он, - я! По соглашению с Императрицей я оставлю Престол моему Сыну и учреждаю при нем регентство из Госуда- рыни Императрицы и брата моего Михаила, а сам принимаю монашество и священный сан, с ним вместе предлагая себя вам в Патриархи. Угоден ли я вам, и что вы на это скажете?
Это было так неожиданно, так далеко от всех наших предположений, что мы не нашлись, что ответить и... промолчали. Тогда, подождав несколько мгновений нашего ответа, Государь окинул нас пристальным и негодующим взглядом, встал молча, поклонился нам и вышел, а мы остались, как пришибленные, готовые, кажется, волосы на себе рвать за то, что не нашли в себе и не сумели дать достойного ответа. Нам нужно было бы ему в ноги поклониться, преклоняясь пред величием принимаемого Им для спасения России подвига, а мы... промолчали! --
-- И когда Владыка нам это рассказывал, - так говорил мне молодой друг мой, -- то было видно, что он действительно, готов был рвать на себе волосы, но было поздно и непоправимо: великий момент был не понят и навеки упущен - "Иерусалим не познал времени посещения своего"...
Это была , возможно первая, но. во всяком случае, не последняя попытка Государя восстановить Патриаршество, -- пишет С. Нилус. Рассказ этот С. Нилус поведал в 1916г. Л.А. Тихомирову, о чем имеется запись в дневнике последнего под 21 сент.: "Вчера Нилус рассказал мне "чудо", как он выразился. От какого то молодого человека, который это слышал будто бы от архиеп. Антония Храповицкого, лично участвовавшего в деле... Никогда ничего подобного я доселе не слыхал,и, признаюсь, не верю. Мысль Государя, -- если это имело место, - это была бы единственная комбинация, при которой Патриаршество восстало из могилы в небывалом величии.
........................................
Истинность этих событий, сообщенных С.А. Нилусом, подтверждает в своих воспоминаниях товарищ Обер-прокурора Св. Синода кн. Н.Д. Жевахов (т. II. Новый Сад. 1928. С. 385-388).
+ + +
ДРУГОЙ СЛУЧАЙ ПОПЫТКИ ПРИНЯТЬ ПАТРИАРШЕСТВО РАДИ СПАСЕНИЯ ОТЧИЗНЫ
«В зиму 1904–1905 года в покоях Петербургского митрополита Антония (Вадковского) имел место следующий случай, достойный занесения его в анналы истории.
Сообщивший мне его свидетель состоял в то время студентом Петербургской Духовной Академии и, по рекомендации академического начальства, был привлечен к работам по приведению в порядок библиотеки митрополичьего дома. В конце каждого рабочего дня студент должен был являться к митрополиту с докладом о результатах своей дневной работы по разборке книг. Так было и в тот памятный для него день, когда он вошел в комнату, где ежедневно докладывал о своих изысканиях в богатом книгохранилище. Увлеченный успехом своих занятий в тот день, он не обратил внимания на то, что митрополит находился не один, и с жаром приступил к докладу, хотя и заметил, что митрополит был не в скуфейке, как обыкновенно, а в белом клобуке, который он надевал лишь в официальных случаях. Студент был очень удивлен тем, что митрополит, обыкновенно с интересом слушавший его доклады, на этот раз сразу прервал его словами: “Потом расскажете, разве не видите, что у меня гости?”
Тут только студент заметил сидевших против митрополита офицера и даму. Однако, считая свой дневной труд в книгохранилище особо выдающимся по результатам изыскания, он рискнул еще раз привлечь внимание митрополита на свой доклад, но на этот раз был строго остановлен: “Вы не узнаете, кто у меня?”
На лице студента ясно выразилось недоумение; тогда митрополит добавил: “Это Их Величества – Государь и Государыня”.
Молодой человек крайне смутился и, раскланиваясь, растерянно произнес: “Очень приятно”. Радостное лицо юноши выдало, однако, волновавшее его чувство умиления при виде Царственной Четы в такой обстановке.
Государь и Государыня переглянулись и, улыбнувшись, ответили на приветствие. Вслед за тем митрополит встал, повернул студента за плечи кругом и, направляя его к двери, сказал: “Идите, после расскажете”.
Конечно, этот приезд Государя к митрополиту вызвал большой интерес среди обитателей митрополичьего дома, и, разумеется, все стали быстро доискиваться причин этого посещения.
Оказалось, что Государь приезжал просить благословения на отречение от прародительского Престола, в пользу недавно перед тем родившегося Наследника Цесаревича Алексея Николаевича, с тем, чтобы по отречении постричься в монахи в одном из монастырей.
Митрополит отказал Государю в благословении на это решение, указав на недопустимость строить свое личное спасение на оставлении без крайней необходимости Своего Царственного долга, Богом Ему указанного, иначе Его народ подвергнется опасностям и различным случайностям, кои могут быть связаны с эпохой регентства во время малолетства Наследника. По мнению митрополита, лишь по достижении Цесаревичем совершеннолетия Государь мог бы оставить Свой многотрудный пост.
Этот случай ясно показывает, как чутко и проникновенно сознавал Государь Император Николай Александрович все непомерно трудные условия Своего Царствования, при котором Венец Мономахов становился терновым венцом.
(Впервые сведения об этом были опубликованы в 1921 г. в «литературно-политическом издании» «Луч света», издававшемся в Берлине известным русским монархистом полковником Ф. В. Винбергом (1871 +1927): К МАТЕРИАЛАМ НОВЕЙШЕЙ ИСТОРИИ).
+ + +
Еще одно подтверждение тому, что Государь не раз обращался к православным иерархам по поводу восстановления Патриаршества, находим в воспоминаниях супруги Князя Никиты Александровича (1900 †1974), правнука Императора Николая I (по линии «Михайловичей»), – Княгини Марии Илларионовны (урожденной графини Воронцовой-Дашковой, род. 1903). В 1995 г. выписку из них предоставил мне П. Г. Паламарчук: «Как-то после революции митрополит Антоний [(Храповицкий)], Киевский посетил дом своих хороших друзей, чету Безак, – Феодора Николаевича и Елену Николаевну. Муж и жена пользовались особым доверием Императрицы Марии Феодоровны, знавшей Елену Николаевну с детства, ибо отец последней, генерал Шипов, был в свое время командиром Кавалергардского Ее Величества Государыни Императрицы Марии Феодоровны полка. И вот владыка, в Киеве, передал чете Безак свой знаменательный разговор с Царем, имевший место в Петербурге вскоре после рождения Наследника Цесаревича:
– Старшие иерархи были вызваны к Государю, в том числе и я. В то время по воле Царя велась подготовительная работа для созыва Собора, на котором должно было быть восстановление в России Патриаршества. И Государь, следуя за ходом дела, пожелал нас видеть. Когда мы собрались во дворце, Царь нас спросил, выбрали ли мы кандидата. Переглянувшись между собою, мы молчали. Каждый из нас, вероятно, думал о себе, как о самом подходящем Патриархе. После довольно длительного раздумья мы ответили: «Нет, Ваше Величество». Прошел недолгий срок; Царь снова вызвал нас к себе, и задал нам тот же самый вопрос. В смущении мы вынуждены были, как и прежде, дать отрицательный ответ. Тогда Государь, молча посмотрев на нас, задумался. Прошли мгновения, Царь снова заговорил: «Если вы не нашли кандидата, то я имею в виду кого‑то». Мы все внимательно слушали и ожидали, на кого из нас укажет Государь. Но каково было наше изумление, когда Царь нам объявил: «Я сам – кандидат». Пораженные, мы даже не нашли, что нам ответить. А Государь продолжал: «Родился Наследник Престола. Когда он немного подрастет, Великий Князь Михаил Александрович станет регентом. Императрица согласна уйти в монастырь. Я же постригусь в иночество».
(Факт второй беседы с иерархами зафиксирован в Дневнике 1905 г.: 17-го дек. Суббота. После завтрака у меня были три митрополита).
+ + +
Для Государя Николая II воссоздание Патриаршества не было делом простой перемены формы церковного управления «Просто Патриарх» вместо Синода – это ничего не дает […] Глубоко изучивший историю Патриаршества и принявший идеи взаимоотношений Церковной и Царской власти Святейшего Патриарха Никона, Царь Николай II понимал, что вся суть дела в том, чтобы Патриарх был таким же главою России, как Царь, только – в духовной области жизни страны, чтобы вместе они отвечали за судьбы России, имея каждый преимущество в своей сфере. Получилось неслитное, но и нераздельное единство Церковной и Царской власти, соответствующее различию природ Церкви («Царства не от мiра сего», по слову Христа) и государства (-царства «от мiра»). Это как дух и плоть в едином человеческом существе, или как разум духовный (сердечный) и рассудок плотский (мозговой). Сравнений может быть (и бывало!) много. Такое единство, как мы помним, было на Руси искони, и оно обезпечивало особую крепость всего организма Великороссии. На практике, в условиях ХХ в., такие взаимоотношения Патриарха и Царя влекли за собою переделку всей системы церковных и государственных учреждений, их теснейшего взаимодействия, взаимопроникновения, подобно тому, как было в XVII в.
Самым важным должен был стать первый переходный период этого грандиозного преобразования. Во главе Церкви, Патриархом, должен был стать человек, пользующийся безспорным единодушным признанием народа, имеющий опыт ведения больших государственных дел и имею щий реальную власть вести и эти и церковные дела. В среде русских архиереев такого человека не было. Многие из них пользовались любовью народа, но каждый – в своей епархии, не во Всероссийском масштабе. Среди них одни были учеными, другие – молитвенниками, третьи – отличными управляющими, но не было, пожалуй, никого, кто соединял бы все эти качества вместе. И уж совсем не было такого, кто имел бы достаточный опыт и власть в важнейших делах государства.
Таким человеком тогда был только сам Государь Николай II. Он это понял, увидел и в опасный момент новой Смуты, начавшейся в 1905 г., решил взять на себя руководство великим преобразованием жизни, полную ответственность за него! Можно представить, что получилось бы в случае осуществления замысла. Воссоздалась бы не только симфония Церковной и Царской власти (хотя и это очень важно само по себе), воссоздался бы, минуя “общественность”, и столь нужный совет Царя с Землей (через Церковь).
В то время Церковь еще не была декоративным учреждением, просто “милым сердцу” за образы родной старины, хранимые ею; она была великой общественной силой и от нее исходили действительные и действенные Божии силы, силы Духа Святаго, которыми реально жил и дышал народ! Поскольку первое время, до совершеннолетия Сына, Царь, став Патриархом, фактически продолжал бы править страной, он соединил бы в своем лице силы Церкви и силы государственной власти (со всеми ее учреждениями). Тогда возникло бы то положение, которое Промыслом Божиим имело место при первом Романове. Патриарх-отец (Филарет), а Царь – его родной сын (Михаил). Несомненно потом это повторило бы и положение, имевшее место при Алексее Михайловиче и Патриархе Никоне, до их разлада, – то есть полное духовное родство, где Патриарх – духовный отец, а Царь – духовный сын его, по совершенно добровольному влечению.
Смыкалась связь времен!..
Великороссия могла вернуться в то состояние, в котором, в XVII в., она была не только Третий Рим, но еще и Новый Иерусалим! Но теперь, в ХХ в., это был бы Иерусалим, оснащенный всей мощью современной индустрии и вооружений, уже, как мы видели, возымевший реально власть влиять на дела мiровые (если только не руководить ими!), мiром знаемый и признаваемый, как одна из самых великих держав! Ради этого Русский Царь и Царица, безгранично любящие друг друга, молодые (ему шел 37-й, а ей – 33-й год!) согласились прекратить супружескую жизнь, пожертвовать ею… Прав был владыка Антоний (Храповицкий), когда, вспоминая ту беседу с Царем, воклицал: “Нам надо было бы в ноги ему! А мы… промолчали!”
+ + +
Стало известно и об истоках замысла Государя стать Патриархом. Недавно было опубликовано ценное свидетельство внучки архитектора-художника Владимира Николаевича Максимова (1882+17.12.1942), Н. К. Смирновой. (Впоследствии Государь стал крестным отцом сына молодого архитектора – Арсения.) По ее словам, в известном письме, полученном Царем-Мучеником во время прославления преп. Серафима, «давался совет, как можно удержать Россию над пропастью – отказаться Государю и Государыне от личного счастья, принять монашеский постриг, Государю же – патриаршество и регентство над сыном, как это было при избрании на Царство первого из Дома Романова – Царя Михаила»
